«Cezaro konis gaŭlojn pli bone ol la nuntempa Eŭropo konas Rusion. Dum ĝi havis kredon je si, dum la estonteco estis imagata de ĝi kiel nura daŭrigo de ĝia evoluo, ĝi povis ne okupiĝi pri la aliaj popoloj; nun la situacio grave ŝanĝiĝis. Tiu orgojla malklereco ne plu konvenas al Eŭropo. Kaj ĉiufoje kiam ĝi ekriproĉos la rusojn ke ili estas sklavoj — la rusoj rajtos demandi: "Sed vi, ĉu vi estas liberaj?" »
« Цезарь знал галлов лучше, чем современная Европа знает Россию. Пока она имела веру в себя, пока будущее представлялось ей лишь продолжением ее развития, она могла не заниматься другими народами; теперь же положение вещей сильно изменилось. Это высокомерное невежество Европе более не к лицу. И всякий раз, когда она станет упрекать русских за то, что они рабы, — русские вправе будут спросить: «А вы, разве вы свободны?» »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Сумасбродная эпоха нелепых войн, которую французы еще до сих пор называют периодом своей славы, завершилась их нашествием на Россию; то было заблуждением гения, так же как и египетский поход. Бонапарту вздумалось показать себя вселенной стоящим на груде трупов. К хвастовству пирамидами он захотел присоединить хвастовство Москвой и Кремлем. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [pri rusa armeo en Eŭropo en 1813] La sorto de tiu ĉi mondoparto kelkajn monatojn estis en la manoj de imperiestro Aleksandro, sed li sukcesis profiti nek sian venkon, nek sian pozicion; li starigis Rusion sub unu standardon kun Aŭstrio, kvazaŭ tiu ĉi komplete putrinta kaj mortanta imperio kaj la juna ŝtato, ĵus aperinta en sia tuta brilo, havis ion komunan, kvazaŭ la plej agema reprezentanto de la slava mondo povus havi la samajn interesojn kiel la plej fervora subpremanto de la slavoj. »
« [о русской армии в Европе в 1813 году] Судьба этой части мира несколько месяцев находилась в руках императора Александра, но он не сумел воспользоваться ни своей победой, ни своим положением; он поставил Россию под одно знамя с Австрией, как будто между этой прогнившей и умирающей империей и юным государством, только что появившимся во всем своим великолепии, было что-нибудь общее, как будто самый деятельный представитель славянского мира мог иметь те же интересы, что и самый яростный притеснитель славян. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Ĉiufoje, renkontante polon, ni ne havis kuraĝon levi la okulojn antaŭ li. Sed tamen mi ne scias, ĉu estas juste kulpigi la tutan popolon kaj konsideri sole ĝin respondeca pri tio, kion faris ĝia registaro. Ĉu Aŭstrio kaj Prusio ne helpis ĉi tie? Ĉu Francio, kies kovarda amikeco kaŭzis al Pollando same multe da malbono kiel malkaŝa malamikeco de la aliaj popoloj, ĉu ĝi samtempe ne petegis per ĉiuj rimedoj favoron de la Peterburga kortego; ĉu Germanio ne okupis jam tiam propravole rilate Rusion la pozicion, en kiu nun devigite troviĝas Moldavio kaj Valaĥio, ĉu ĝi ne estis regata tiam, same kiel nun, de rusaj aferkomisiitoj kaj de la cara prokonsulo, kiu portas titolon de la reĝo de Prusio? »
« Всякий раз, встречая поляка, мы не имели мужества поднять на него глаза. И все же я не знаю, справедливо ли обвинять целый народ и считать его одного ответственным за то, что совершило его правительство. Разве Австрия и Пруссия не оказали тут помощи? Разве Франция, вероломная дружба которой причинила Польше столько же зла, сколько открытая ненависть других народов, разве она в то же время всеми средствами не вымаливала благосклонность петербургского двора; разве Германия не заняла уже тогда добровольно по отношению к России того положения, в котором теперь вынужденно находятся Молдавия и Валахия, не управлялась ли она тогда, как и теперь, русскими поверенными в делах и тем царским проконсулом, который носит титул короля Пруссии? »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Insultu iom ajn longe kaj superŝutu per riproĉoj la Peterburgan aŭtokration kaj bedaŭrindan konstatecon de nia obeemo, sed insultu la despotismon ĉie kaj rekonu ĝin en iu ajn formo ĝi. Optika trompo, helpe de kiu oni ŝajnigis sklavecon esti libereco, dissolviĝis. Mi diru plian fojon: se estas terure vivi en Rusio, do same terure estas vivi en Eŭropo. »
« Поносите сколько вам будет угодно, и осыпайте упреками, петербургское самодержавие и печальное постоянство нашей безропотности, но поносите деспотизм повсюду и распознавайте его, в какой бы форме он ни проявлялся. Оптический обман, при помощи которого рабству придавали видимость свободы, рассеялся. Скажу еще раз: если ужасно жить в России, то столь же ужасно жить и в Европе. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Ne eraru! Nek ĝojon, nek malstreĉiĝon, nek ripozon, nek eĉ personan sekurecon trovis mi ĉi tie, kaj mi ne scias kiu povas trovi nun en Eŭropo ĝojon kaj ripozon. Mi nenion kredas ĉi tie krom la movadon; mi neniun kompatas ĉi tie krom la viktimoj; mi amas neniun krom la persekutataj; mi estimas neniun krom la ekzekutataj, sed tamen mi restas. Mi restas suferi duoble — pro nia malfeliĉo kaj pro malfeliĉo, kiun mi trovas ĉi tie, perei eble dum la totala malvenko. Mi restas ĉar lukto ĉi tie estas malkaŝa, ĉar ĝi estas ĉi tie publika. Malfeliĉa estas la venkito ĉi tie! Sed li ne pereas antaŭ ol li diris la vorton, antaŭ ol li elprovis siajn fortojn en lukto kaj ĝuste pro tiu ĉi voĉo, pro tiu ĉu malkaŝa lukto, pro tiu ĉi publikeco mi restas ĉi tie. »
« Не ошибитесь! Ни радости, ни рассеяния, ни отдыха, ни даже личной безопасности не нашел я здесь, да и не знаю, кто может находить теперь в Европе радость и отдых. Я ни во что не верю здесь, кроме как в движение; я не жалею здесь никого, кроме жертв; не люблю никого, кроме тех, которых преследуют; никого не уважаю, кроме тех, кого казнят, и, однако, остаюсь. Я остаюсь страдать вдвойне — от нашего горя и от горя, которое нахожу здесь, погибнуть, быть может, при всеобщем разгроме. Я остаюсь, потому что борьба здесь открытая, потому что она здесь гласная. Горе побежденному здесь! Но он не погибает, прежде чем вымолвил слово, прежде чем испытал свои силы в борьбе, и именно за этот голос, за эту открытую борьбу, за эту гласность я остаюсь здесь. »
— Aleksander Herzen, [Adiaŭa letero al amikoj] [la 1-an de marto 1849] // Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Privilegio esti aŭskultita kaj malkaŝe batali malkreskas ĉiutage; Eŭropo ĉiutage iĝas pli simila al Peterburgo; estas eĉ landoj pli similaj al Peterburgo ol Rusio. »
« Привилегия быть выслушанным и открыто сражаться уменьшается с каждым днем; Европа с каждым днем становится все более похожей на Петербург; есть даже страны, более похожие на Петербург, чем сама Россия. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Historio de Rusio estas nenio alia ol la historio de embria evoluo de la slava ŝtato; ĝis nun Rusio estis nur ordiĝanta. La tutan pasintecon de tiu ĉi lando, ekde la 9-a jarcento, necesas trakti kiel la vojon al nekonata estonteco, kiu malklare ekvidebliĝas antaŭ ĝi. La veran historion de Rusio komencas nur la jaro 1812; ĉio kio estis antaŭe estis nura antaŭparolo. »
« История России — не что иное, как история эмбрионального развития славянского государства; до сих пор Россия только устраивалась. Все прошлое этой страны, с IX века, нужно рассматривать как путь к неведомому будущему, которое начинает брезжить перед нею. Подлинную историю России открывает собой лишь 1812 год; все, что было до того, — только предисловие. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« En slavakaraktero estas io ina; al tiu ĉi saĝa, fortika raso, riĉe dotita je diversaj kapabloj, malsufiĉas iniciatemo kaj energio. Al la slava naturo kvazaŭ mankas io por vekiĝi memstare, ĝi kvazaŭ atendas puŝon de ekstere. Por ĝi ĉiam malfacilas la unua paŝo, sed plej eta puŝo aktivigas la forton, kapablan al eksterordinara disvolviĝo. »
« В славянском характере есть что-то женственное; этой умной, крепкой расе, богато одаренной разнообразными способностями, не хватает инициативы и энергии. Славянской натуре как будто недостает чего-то, чтобы самой пробудиться, она как бы ждет толчка извне. Для нее всегда труден первый шаг, но малейший толчок приводит в действие силу, способную к необыкновенному развитию. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Но если русское государство и отличалось столь существенным образом от других государств Европы, это отнюдь не дает права предполагать, что оно стояло ниже их до XIV века. Русский народ и в те времена был свободнее народов феодального Запада. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« De vidpunkto de Eŭropo, Rusio estis lando azia, de vidpunkto de Azio ĝi estis lando eŭropa; tiu ĉi ambigueco sufiĉe kongruis al ĝia karaktero kaj al ĝia sorto, kiu interalie konsistas je iĝi granda karavanejo de civilizacio inter Eŭropo kaj Azio. »
« На взгляд Европы, Россия была страной азиатской, на взгляд Азии — страной европейской; эта двойственность вполне соответствовала ее характеру и ее судьбе, которая, помимо всего прочего, заключается и в том, чтобы стать великим караван-сараем цивилизации между Европой и Азией. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Karaktero de la rusaj slavoj estas tre simila al la karaktero de ĉiuj aliaj slavoj, ekde iliroj kaj montenegranoj kaj ĝis la poloj kontraŭ kiuj rusoj luktis tiel longe. La plej distinga trajto de la rusaj slavoj (sen konsideri fremdan influon, kiun spertis diversaj slavaj triboj) estis seninterrompa obstina strebo iĝi sendependa forta ŝtato. Tiu socia plasteco en pli aŭ malpli alta grado malsufiĉas al la aliaj slavaj popoloj, eĉ al la poloj. »
« Характер русских славян очень сходен с характером всех других славян, начиная от иллирийцев и черногорцев и кончая поляками, с которыми русские вели столь долгую борьбу. Самой отличительной чертой русских славян (не считая иноземного влияния, которому подвергались различные славянские племена) было непрерывное упорное стремление стать независимым сильным государством. Этой социальной пластичности в большей или меньшей степени не хватает другим славянским народам, даже полякам. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Ĉu influis ĉi tie instinkto aŭ heredita spirito de la normanoj, kaj eble ambaŭ, sed ĉi tie estas kialo de nediskutebla fakto ke Rusio, la sola el ĉiuj slavaj landoj, sukcesis formiĝi je bone organizita, pova ŝtato. »
« Сыграл ли здесь роль инстинкт или унаследованный дух норманнов, а быть может, то и другое вместе, но здесь причина того неоспоримого факта, что Россия, единственная среди всех славянских стран, могла сложиться в стройное, могучее государство. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [о монгольском нашествии в Россию] Татары пронеслись над Россией подобно туче саранчи, подобно урагану, сокрушавшему все, что встречалось на его пути. Они разоряли города, жгли деревни, грабили друг друга и после всех этих ужасов исчезали за Каспийским морем, время от времени посылая оттуда свои свирепые орды, чтобы напомнить покоренным народам о своем господстве. Внутреннего же строя государства, его администрации и правительства кочевники-победители не трогали. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [о монгольском нашествии в Россию] Именно в это злосчастное время, длившееся около двух столетий, Россия и дала обогнать себя Европе. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [pri la mongola invado al Rusio] Rusio povis esti savita per evoluigo de komunumaj institucioj aŭ per starigo de aŭtokratia potenco de unu persono. La eventoj formiĝis favore al la aŭtokratio. Rusio estis savita; ĝi iĝis forta, granda — sed kontraŭ kiu prezo? Tio estas la plej malfeliĉa, la plej sklavigita el la landoj de la terglobo; Moskvo savis Rusion, sufokinte ĉion kio estis libera en la rusa vivo. »
« [о монгольском нашествии в Россию] Россия могла быть спасена путем развития общинных учреждений или установлением самодержавной власти одного лица. События сложились в пользу самодержавия, Россия была спасена; она стала сильной, великой — но какой ценою? Это самая несчастная, самая порабощенная из стран земного шара; Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Нижегородский мясник Минин и князь Пожарский спасли отчизну, но спасли ее только от иностранцев. Народ, уставший от смуты, от претендентов на престол, от войны, от грабежа, хотел покоя любой ценой. Тогда-то и было проведено это поспешное избрание, вопреки всякой законности и без согласия на то народа; царем всея Руси провозгласили молодого Романова. Выбор пал на него потому, что благодаря юному возрасту он не внушал подозрений ни одной партии. То было избрание, продиктованное усталостью. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Но подобному тому, как Петр I представлял собою и царизм, и революцию, помещик стал олицетворением несправедливой власти и одновременной подлинной революционной закваской. Петр I привел государство в движение, а помещик прямо или косвенно приведет бездеятельную, тяжелую на подъем общину к революции. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Definitive apartiginte la nobelaron disde la popolo, kaj donacinte al ĝi teruran potencon super la kamparanoj, Petro la 1-a semis en la popolo profundan antagonismon, kiu ne ekzistis antaŭe, kaj se ĝi ekzistis, do en malforta grado. Tiu ĉi antagonismo kaŭzos socian revolucion, kaj ne troveblos en la Vintra palaco dio, kiu evitigus tiun ĉi kalikon de la sorto for de Rusio. »
« Тем, что Петр I окончательно оторвал дворянство от народа и пожаловал ему страшную власть над крестьянами, он поселил в народе глубокий антагонизм, которого раньше не было, а если и был, то в слабой степени. Этот антагонизм приведет к социальной революции, и не найдется в Зимнем дворце такого бога, который отвел бы сию чашу судьбы от России. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Petro la 1-a estis nek orienta caro, nek dinastiulo; li estis despoto simila al la Komitato por Publika Savado — despoto kaj laŭ sia pozicio kaj je la nomo de granda ideo, asertinta lian nediskuteblan superecon rilate ĉion kio ĉirkaŭis lin. »
« Петр I не был ни восточным царем, ни династом; то был деспот наподобие Комитета общественного спасения, — деспот и по своему положению и во имя великой идеи, утверждавшей неоспоримое его превосходство над всем, что его окружало. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Вообще Европа составила себе преувеличенное представление о духовной власти русских императоров. [...] Русская церковь имела собственную юрисдикцию, опиравшуюся на греческий Номоканон. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Unusola penso servis kiel ligo inter la Peterburga periodo kaj la Moskva — la penso pri vastigo de la ŝtato. Ĉio estis oferita al ĝi: digno de la regantoj, sango de la regatoj, justa traktado de la najbaroj, bonstato de la lando. »
« Одна-единственная мысль служила связью между петербургским периодом и московским, — мысль о расширении государства. Все было принесено ей в жертву: достоинство государей, кровь подданных, справедливое отношение к соседям, благосостояние всей страны. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Sub imperiestra porfiro en Petro ĉiam senteblis revoluciulo. »
« Под императорской порфирой в Петре всегда чувствовался революционер. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Inter homo en ĉemizo super pantalono, nenion komunan havanta kun la registaro, kaj la homo razita, kiu estas vestita germanmaniere kaj fremda al la kampara komunumo, ekzistis nur unu viva ligo — soldato. La registaro komprenis tion kaj, timante ke la soldato iĝos denove kamparano, aplikis terurajn rimedojn, difininte teruran tempolimon de la soldatservo: 22 jarojn komence de la jarcento kaj 15 ĝis 17 jarojn en niaj tagoj. Pretekste de edukado de la soldataj infanoj ĝi kreis veran kaston de barataj kŝatrijoj, alkroĉinte ilin al la militistaro kaj, kvazaŭ ne kontentiĝinte per tio, ĝi devigis la veteranojn, sub timo de severaj punoj, razi la barbon kaj neniam surporti naciajn vestojn. »
« Между человеком в рубахе поверх штанов, ничего не имеющим общего с правительством, и человеком бритым, который одет на немецкий лад и чужд общине, существовала лишь одна живая связь — солдат. Правительство поняло это и, боясь, чтобы солдат не стал снова крестьянином, прибегло к ужасным мерам, определив чудовищный срок военной службы: 22 года в начале столетия и от 15 до 17 лет — в наши дни. Под предлогом воспитания солдатских детей оно создало настоящую касту индийских кшатриев, прикрепив их к военному сословию, и, словно не удовольствовавшись этим, обязало ветеранов, под страхом суровых наказаний, брить бороду и никогда не носить национальной одежды. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« А пока все умственное и политическое движение сосредоточилось лишь в дворянстве. Исключая пугачевский эпизод и пробуждение народа в 1812 году, история России — не что иное, как история русского правительства и русского дворянства. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Ne necesas ignori ke la nobelaro, kreita de Petro la 1-a, ne estas fermita kasto; inverse, senhalte enkorpigante ĉion, kio forlasas demokratian grundon, ĝi renoviĝas danke al sia bazo. Soldato, ricevinta oficiran rangon, iĝas hereda nobelo; prikazulo, skribisto, servinta por la ŝtato kelkajn jarojn, iĝas persona nobelo; se oni altigas lian rangon, li akiras heredan nobelstatuson. Filo de kamparano, liberigita de kampara komunumo aŭ de bienulo, post fini gimnazion iĝas nobelo. Persono, ricevinta ordenon, pentristo akceptita je akademio, iĝas nobeloj. Do kiel la rusan nobelaron necesas konsideri ĉiujn, kiuj ne estas anoj de la kampara aŭ urba komunumoj kaj estas ŝtatoficisto. Rajtoj kaj privilegioj estas la samaj por posteuloj de malnovaj princoj kaj bojaroj kaj por la filoj de iu duaranga ŝtatoficisto, ricevinta heredan nobelstatuson. »
« Не нужно упускать из виду, что созданное Петром I дворянство — не замкнутая каста; напротив, непрерывно вбирая в себя все, что покидает демократическую почву, оно обновляется благодаря своей основе. Солдат, получив офицерский чин, становится потомственным дворянином; приказный, писарь, прослуживший несколько лет государству, становится личным дворянином; если его повышают в чине, он приобретает потомственное дворянство. Сын крестьянина, освобожденный общиной или помещиком, после окончания гимназии делается дворянином. Лицо, получившее орден, живописец, принятый в академию, становятся дворянами. Стало быть, под русским дворянством нужно разуметь всех тех, кто не входит в состав сельской или городской общины и является чиновником. Права и привилегии одинаковы для потомков владетельных князей и бояр и для сыновей какого-нибудь второстепенного чиновника, пожалованного потомственным дворянством. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Rusa nobelaro estas socitavolo, subpremanta alian socitavolon, kiu estis venkita kvankam ĝi ne batalis. »
« Русское дворянство — это сословие, угнетающее другое сословие, которое было побеждено, хотя и не сражалось. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Germana partio ne simbolis la klerecon, same kiel tiu rusa ne simbolis la malklerecon. »
« Немецкая партия не олицетворяла просвещения, как русская не олицетворяла невежества. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Kvankam el la slavoj la rusoj plej malmulte malamas la germanojn, tamen la sento de natura abomeno, ekzistanta inter ili, ne povas malaperi. Je la bazo de tiu ĉi sento kuŝas malsameco de la karakteroj, manifestiĝanta en iu ajn malgravaĵo. »
« Хотя среди славян русские меньше всех ненавидят немцев, все же чувство естественного отвращения, существующее между ними, не может исчезнуть. В основе этого чувства лежит несходство характеров, проявляющееся в любой мелочи. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« "Ni ne ŝatas la rusojn" diris al mi foje en Rigo fama en Balta regionohomo, "sed en la tuta imperio ne ekzistas regatoj pli fidelaj al la imperiestra familio ol ni". La registaro scias pri tiu ĉi fideleco kaj ĝi inundas per germanojministeriojn kaj centrajn administraciojn. Tio estas nek favoro, nek maljusteco. Je germanaj oficiroj kaj ŝtatoficistoj la rusa registaro trovas ĝuste tion, kion ĝi bezonas: precizecon kaj senemociecon de la maŝino, silentemon de surdomutuloj, stoikismon de obeemo ĉe iu ajn cirkonstancoj, asiduecon ĉe laboro, ne konantan lacecon. Aldonu al tio ĉi certan honestecon (tre maloftan inter la rusoj) kaj ĝuste tiom da edukado, kiom postulas ilia ofico, sed tute malsufiĉe por kompreni ke tute ne estas merito esti senriproĉaj kaj nekorupteblaj iloj de despotismo; aldonu al tio ĉi kompletan indiferentecon al la sorto de tiuj kiujn ili regas, profundegan malestimon rilate la popolon, kompletan nescion de la nacia karaktero, kaj vi komprenos kial la popolo malamas la germanojn kaj kial la registaro tiom amas ilin. »
« «Мы не любим русских, — сказал мне как-то в Риге один известный в Прибалтийском крае человек, — но во всей империи нет более верных императорской фамилии поданных, чем мы». Правительству известно об этой преданности, и оно наводняет немцами министерства и центральные управления. Это и не благоволение, и не несправедливость. В немецких офицерах и чиновниках русское правительство находит именно то, что ему надобно: точность и бесстрастие машины, молчаливость глухонемых, стоицизм послушания при любых обстоятельствах, усидчивость в работе, не знающая усталости. Добавьте к этому известную честность (очень редкую среди русских) и как раз столько образования, сколько требует их должность, но совсем не достаточного для понимания того, что вовсе нет заслуги быть безукоризненными и неподкупными орудиями деспотизма; добавьте к этому полнейшей равнодушие к участи тех, которыми они управляют, глубочайшее презрение к народу, совершенное незнание национального характера, и вам станет понятно, почему народ ненавидит немцев и почему правительство так любит их. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Здравый смысл и практический ум русского человека отвергают совместимость ясной мысли с мистицизмом. Русский способен долго быть набожным до ханжества, но только при условии никогда не размышлять о религии; он не может стать рационалистом, ибо освобождение от невежественности для него равнозначно освобождению от религии. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Между дворянством и народом стоял чиновный сброд из личных дворян — продажный и лишенный всякого человеческого достоинства класс. Воры, мучители, доносчики, пьяницы и картежники, они были и являются еще и теперь самым ярким воплощением раболепства в империи. Класс этот был вызван к жизни крутой реформой суда при Петре I. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [...] kaj kamparano, kaj ŝtatoficisto, tute ne kredas je la leĝoj. La unua estimas ilin pro timo, la dua konsideras ilin sia nutristino-trinkistino. »
« [...] и крестьянин, как чиновник, совершенно не верит в законы. Первый почитает их из страха, второй видит в них свою кормилицу-поилицу. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« До XVIII столетия никакого движения в литературе не было. Несколько летописей, поэма XII века (Поход Игоря), довольно большое количество сказок и народных песен, по большей части устных, — вот и все, что дали десять веков в области литературы. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [об Отечественной войне 1812 года] Со времен Петра I русские государи не говорили с народом [...] »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [pri la Patriota milito de 1812] [...] ses monatojn post forlaso de Moskvo ĉe limoj de Azio aperis amasoj da armitaj homoj, hastantaj el la profundaĵoj de Siberio por defendi la ĉefurbon. Sciigo pri ĝia sturmokupo kaj incendio ŝokis la tutan Rusion, ĉar por la popolo la vera ĉefurbo estis Moskvo. Ĝi elaĉetis, oferinte sin, la endormigan caran ordon; ĝi denove leviĝis en aŭreolo de gloro; la forto de la malamiko rompiĝis inter ĝiaj muroj; en la Kremlo komenciĝis retiriĝo de la konkerinto, kiu finiĝos nur en insulo Sankta Heleno. »
« [...] спустя шесть месяцев после оставления Москвы на границах Азии появились толпы вооруженных людей, спешивших из глубины Сибири на защиту столицы. Весть о ее взятии и пожаре потрясла всю Россию, ибо для народа подлинной столицей была Москва. Она искупила, пожертвовав собой, усыпляющий царский строй; она вновь поднималась в ореоле славы; сила врага сломилась в ее стенах; в Кремле началось отступление завоевателя, которому предстояло закончиться лишь на острове св. Елены. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Rusa registaro, simile al ĉio sena je historiaj radikoj, estas ne nur ne konservativa, sed tute inverse, ĝi ĝis frenezo ŝatas novigojn. Ĝi nenion lasas en kvieto kaj, se ĝi malofte ion plibonigas, do almenaŭ ĝi konstante ŝanĝas. »
« Русское правительство, подобному всему, что лишено исторических корней, не только не консервативно, но, совсем напротив, оно до безумия любит нововведения. Оно ничего не оставляет в покое и, если редко что-нибудь улучшает, зато постоянно изменяет. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Plenaj je indiferenteco ĝis al ili mankas instigoj al agado, la rusoj ebligas facile entuziasmigi sin. Kaj entuziasmiĝinte, ili akceptas ĉiujn sekvojn kaj ne serĉas iun ajn kompromison. »
« Полные безразличия, пока у них отсутствует побуждение к действию, русские легко дают себя увлечь. А увлекшись, они идут на все последствия и не ищут какого-либо соглашения. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Pestel estis proponanta al la nobeloj postuli, eĉ se koste de la vivo, eksproprietigon de iliaj propraj bienoj. »
« Пестель предлагал этим дворянам добиваться, пусть даже ценою жизни, экспроприации их собственных имений. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Пестель не был ни мечтателем, ни утопистом: совсем напротив, он весь принадлежал действительности, он знал дух своей нации. Оставить земли дворянам, значило бы создать олигархию, народ даже не понял бы своего освобождения, ибо русский крестьянин хочет быть свободным не иначе, как владея собственной землей. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Не менее решительным было действие заговора 14 декабря на правительство; от Петра до Николая правительство высоко держало знамя прогресса и цивилизации: с 1825 года — ничего похожего: власть только о том и думает, как бы замедлить умственное движение; уже не слово «прогресс» пишется на императорском штандарте, а слова «самодержавие, православие и народность» — это mane, fares, tacel деспотизма, причем последние два слова стояли там только для проформы. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« En medio de mezkapabluloj, paradaj soldatoj, baltaj germanoj kaj sovaĝaj konservativuloj videblis Nikolao, suspektema, malvarma, obstina, senkompata, sena je animalteco — la sama mezkapablulo kiel ĉiuj kiuj ĉirkaŭis lin. »
« В окружении посредственностей, солдат для парадов, балтийских немцев и диких консерваторов виден был Николай, подозрительный, холодный, упрямый, безжалостный, лишенный величия души, — такая же посредственность, как и те, что его окружали. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Ĝis 1825 ĉiuj, kiuj surportis civilajn vestojn, agnoskadis superecon de epoletoj. Por esti konsiderata monduma homo, necesis servi proksimume du jarojn en gvardio aŭ almenaŭ en kavalerio. Oficiroj estis animo de la socio, herooj de la festoj, baloj kaj, se diri la veron, tiu prefero havis siajn bazojn. La militistoj estis pli sendependaj kaj teniĝis pli digne ol subiĝantaj, timemaj ŝtatoficistoj. La cirkonstancoj ŝanĝiĝis, la gvardio kundividis la sorton de la aristokratio; la plej bonaj el la oficiroj estis ekzilitaj, multaj forlasis la servon ne kapablaj elteni krudan kaj arogan etoson, enkondukitan de Nikolao. Liberiĝintaj lokoj haste pleniĝadis per fervoraj servaĉuloj aŭ adeptoj de kazerno kaj rajdejo. La oficiroj falis en la okuloj de la socio, venkis la frako — la uniformo dominis nur en provincaj urbetoj kaj ĉe la kortego — tiu unua militpunejo de la imperio. »
« До 1825 года все, кто носил штатское платье, признавали превосходство эполет. Чтобы слыть светским человеком, надо было прослужить года два в гвардии или хотя бы в кавалерии. Офицеры являлись душою общества, героями праздников, балов, и, говоря правду, это предпочтение имело свои основания. Военные были более независимы и держались более достойно, чем пресмыкавшиеся, трусливые чиновники. Обстоятельства изменились, гвардия разделила судьбу аристократии; лучшие из офицеров были сосланы, многие оставили службу, не в силах выносить грубый и наглый тон, введенный Николаем. Освободившиеся места поспешно заполнялись усердными служаками или столпами казармы и манежа. Офицеры упали в глазах общества, победил фрак, — мундир преобладал лишь в провинциальных городишках да при дворе — этой первой гауптвахте империи. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Post 1825 la tuta administracio, antaŭe aristokratia kaj malklera, iĝis harsplitema kaj lerta pri burokrataj artifikoj. »
« После 1825 года вся администрация, ранее аристократическая и невежественная, стала мелочной и искусной в крючкотворстве. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Longaj suferoj devigas al specifa dignosento; la rusa popolo tro multe suferis kaj pro tio ne havis rajton emociiĝi pro mizera plibonigo de sia stato — prefere resti simple mizerulo en siaj ĉifonoj ol alivesti sin je flikita frako. »
« Долгие страдания обязывают к своеобразному чувству достоинства; русский народ слишком много выстрадал и поэтому не имел права волноваться из-за ничтожного улучшения в своей участи, — лучше попросту остаться нищим в лохмотьях. чем переодеться в заштопанный фрак. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« En profundaĵoj de gubernioj, kaj ĉefe en Moskvo, rimarkinde kreskas tavolo de sendependaj homoj, kiuj, rezigninte je la ŝtata servo, memstare regas siajn bienojn, okupiĝas pri scienco, literaturo; se ili petas pri io la registaron, tio estas lasi ilin kviete. Tio estis kompleta kontraŭo al la Peterburga nobelaro, ligita al la ŝtata servo, al la kortego kaj konsumata de maldigna honoramo; esperante pri ĉio je la registaro, ĝi vivis nur danke al ĝiaj favoroj. Peti nenion, gardi sian sendependecon, ne serĉi postenon — ĉio ĉi ĉe la despota reĝimo nomiĝas esti je opozicio. La registaro suspekteme rigardis tiujn ĉi senokupajn homojn kaj estis malkontenta pri ili. »
« В недрах губерний, а главным образом в Москве, заметно увеличивается прослойка независимых людей, которые, отказавшись от государственной службы, сами управляют своими имениями, занимаются наукой, литературой; если они и просят о чем-либо правительство, то разве только оставить их в покое. То была полная противоположность петербургскому дворянству, связанному с государственной службой, с двором и снедаемому низким честолюбием; уповая во всем на правительство, оно жило только его милостями. Не домогаться ничего, беречь свою независимость, не искать места — все это при деспотическом режиме, называется быть в оппозиции. Правительство косилось на этих праздных людей и было ими недовольно. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [...] havi ĉe si malpermesitajn librojn estis konsiderata specimeno de bona konduto. Mi konas eĉ ne unu bonordan hejmon, kie ne troviĝus verko de Custine pri Rusio, kiu estis malpermesita per speciala ordono de Nikolao. »
« [...] иметь у себя запрещенные книги считалось образцом хорошего тона. Я не знаю ни одного приличного дома, где бы не нашлось сочинения Кюстина о России, которое было запрещено специальным приказом Николая. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Tempo de reakcio kontraŭ reformo de Petro la 1-a venis ne nur por la registaro, retiriĝinta de sia propra principo kaj rezigninta je la okcidenta civilizacio, je la nomo de kiu Petro la 1-a subpremadis la popolecon, sed ankaŭ por la homoj kiujn la registaro forŝiris de la popolo sub preteksto de civilizacio kaj kiujn ĝi komencis pendumi, kiam ili iĝis civilizitaj. »
« Пора реакции против реформы Петра I настала не только для правительства, отступавшего от своего же принципа и отрекавшегося от западной цивилизации, во имя коей Петр I попирал национальность, но и для тех людей, которых правительство оторвало от народа под предлогом цивилизации и принялось вешать, когда они стали цивилизованными. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Наибольшее заблуждение славянофилов заключается в том, что они в самом вопросе увидели ответ и спутали возможность с действительностью. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Ekzaltitaj slavemuloj atakis feroce la tutan Peterburgan periodon, ĉion kion faris Petro la Granda kaj fine ĉion kio estis eŭropigita, civilizita. Oni povas kompreni kaj pravigi tian entuziasmon kiel opozicion, sed malfeliĉe tiu ĉi opozicio iris tro for kaj ekvidis ke per nekomprenebla por si mem maniero ĝis ektrovis sin flanke de la registaro, malgraŭ propraj streboj al libereco. »
« Экзальтированные славянофилы накинулись с остервенением на весь петербургский период, на все, что сделал Петр Великий, и, наконец, на все, что было европеизировано, цивилизовано. Можно понять и оправдать такое увлечение как оппозицию, но, к несчастью, оппозиция эта зашла слишком далеко и увидела, что непонятным для себя образом она очутилась на стороне правительства, наперекор собственным стремлениям к свободе. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Decidinte a priori ke ĉio, veninta de la germanoj, valoras nenion, ke ĉio enkondukita de Petro la 1-a estas abomena, la slavemuloj venis ĝis tio ke ili komencis admiri malvastajn formojn de la Moskva ŝtato kaj, rezigninte je propra racio kaj propraj scioj, impetis sub la krucon de la greka eklezio. »
« Решив a priori, что все, пришедшее от немцев, ничего не стоит, что все, введенное Петром I, отвратительно, славянофилы дошли до того, что стали восхищаться узкими формами Московского государства и, отрекшись от собственного разума и собственных знаний, устремились под сень креста греческой церкви. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Se la formoj kaj spirito de la Okcidento estis malkovenaj por Rusio, do kion komunan havis ĝi kaj la ordo de la Orienta Romia imperio? Je kio montriĝis organika ligo inter la slavoj — barbaroj pro sia juneco, kaj la grekoj — barbaroj pro sia kadukeco? Kaj fine kio estas tiu ĉi Bizanco se ne Romio — Romio de la tempo de degrado, Romio sen gloraj rememoroj, sen konsciencriproĉoj? Kiujn novajn principojn Bizanco alportis al la historio? Ĉu grekan ortodoksismon? Sed ĝi estas nura apatia katolikismo; la principoj estas tiomgrade la samaj, ke necesis sep jarcentoj de diskutoj kaj kvereloj por kredigi ilian diferencon. Eble socia ordo? Sed en la Orienta imperio ĝi estis bazita sur nelimigita potenco, sur sendiskuta obeemo, sur kompleta absorbo de la personeco fare de la ŝtato kaj de la ŝtato fare de imperiestro. »
« Если формы и дух Запада не подходили России, то что же было общего между нею и устройством Восточной Римской империи? В чем сказалась органическая связь между славянами — варварами по своей молодости, и греками — варварами по своей дряхлости? И, наконец, что иное представляет собою эта Византия, как не Рим, — Рим времен упадка, Рим без славных воспоминаний, без угрызений совести? Какие новые принципы внесла Византия в историю? Быть может, греческое православие? Но ведь оно — всего только апатичный католицизм; принципы их настолько одинаковы, что потребовалось семь веков споров и разногласий, чтобы заставить поверить в их различие. Быть может, общественный строй? Но в Восточной империи он основывался на неограниченной власти, на безропотном послушании, на полном поглощении личности государством, а государства — императором. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Eŭropanoj, kiel nomis ilin la slavemuloj, ne deziris ŝanĝi kolrimenon de germana sklaveco al tiu ortodoksa-slava, ili deziris liberiĝi de ĉiuj eblaj kolrimenoj. »
«Европейцы, как называли их славянофилы, не хотели менять ошейник немецкого рабства на православно-славянский, они хотели освободиться от всех возможных ошейников. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [pri slavemuloj] Adeptoj de historia principo, ili konstante forgesadis ke ĉio okazinta post Petro la 1-a ankaŭ estas la historio kaj ke neniu viva forto, jam sen paroli pri venintoj de la transa mondo, povus forstreki la okazintajn faktojn, nek forigi iliajn sekvojn. »
« [о славянофилах] Поклонники исторического принципа, они постоянно забывали, что все, происшедшее после Петра I, — тоже история, и что никакая живая сила, не говоря уже о выходцах с того света, не могла ни вычеркнуть совершившиеся факты, ни устранить их последствия. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Сознание упадка современного общества — это социализм [...] »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Oni komencis aprezi la slavan kamparan komunumon kiam ekdisvastiĝis socialismo. Ni defias la slavemulojn, ili pruvu malon. »
« Славянскую общину начали ценить, когда стал распространяться социализм. Мы бросаем вызов славянофилам, пусть они докажут обратное. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Eŭropo ne solvis kontraŭdiron inter la personeco kaj la ŝtato, sed ĝi almenaŭ starigis tiun ĉi demandon. Rusio venas al la problemo de kontraŭa flanko, sed ankaŭ ĝi ne solvis ĝin. Ekde apero de tiu ĉi demando antaŭ ni komenciĝas nia egaleco. Ni havas pli da esperoj, ĉar ni ankoraŭ nur komencas, sed la espero estas nur pro tio la espero, ke ĝi povas ne efektiviĝi. »
« Европа не разрешила противоречия между личностью и государством, но она хотя бы поставила этот вопрос. Россия подходит к проблеме с противоположной стороны, но и она ее не решила. С появления перед нами этого вопроса и начинается наше равенство. У нас больше надежд, ибо мы только еще начинаем, но надежда — лишь потому надежда, что она может не осуществиться. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Se Rusio povos akcepti la ekzistantan staton de la aferoj, ĝi ne havas antaŭ si la estontecon, pri kiu ni esperas. Se ĝi ankaŭ plu sekvos la Peterburgan kurson aŭ revenos al la Moskva tradicio, ĝi ne havos alian vojon krom ataki Eŭropon simile al hordo, duonbarbara, duonkoruptita, malplenigi la civilizitajn landojn kaj perei inter totala detruo. »
« Если Россия способна примириться с существующим порядком вещей, то нет у нее впереди будущего, на которое мы возлагаем надежды. Если она и дальше будет следовать петербургскому курсу или вернется к московской традиции, то у нее не окажется иного пути, как ринуться на Европу, подобно орде, полуварварской, полуразвращенной, опустошить цивилизованные страны и погибнуть среди всеобщего разрушения. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Iu ajn tago povas faligi kadukan socian konstruaĵon de Eŭropo kaj engaĝi Rusion je rapidega fluo de grandega revolucio. »
« Любой день может опрокинуть ветхое социальное здание Европы и увлечь Россию в бурный поток огромной революции. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Nek la registaro, nek la nobelaro, nek la popolo pensis pri liberigo de la kamparanojsen tero. Oni senfine ŝanĝadis difinon de la parto, kiun oni devos cedi al la kamparanoj, kaj kondiĉojn kiujn oni devos starigi antaŭ ili, sed neniu serioze parolis pri liberigo je proletaro, eble nur iu nekorektebla adepto de malnova politika ekonomiko. Krei dudek milionojn da proletoj — tio estis perspektivo, deviganta, kaj ne senbaze, paliĝi la registaron kaj la ŝtatoficistojn. »
« Ни правительство, ни дворянство, ни народ не думали об освобождении крестьян без земли. Бесконечно меняли определение доли, которую предстояло уступить крестьянам, и условия, которые предстояло им поставить, но никто всерьез не говорил об освобождении в пролетариат, разве только какой-нибудь неисправимый последователь старой политической экономии. Создать миллионов двадцать пролетариев — это была перспектива, заставлявшая, и не без основания, бледнеть правительство и чиновников. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Rusa popolo vivis nur per la komunuma vivo, siajn rajtojn kaj devojn ĝi komprenas nur rilate la kamparan komunumon. Ekster ĝi, ĝi ne agnoskas la devojn kaj vidas nur perforton. Subiĝante al ĝi, ĝi subiĝas nur al la forto; ekstrema maljusteco de unu parto de la leĝoj elvokis ĉe li malestimon al la alia. Kompleta malegaleco rilate la juĝejon mortigis en ĝi la burĝonon de estimo al la leĝeco. La ruso, apartenanta al iu ajn klaso, rompas la leĝon ĉie kie li povas fari tion senpune, same kondutas la registaro. »
« Русский народ жил только общинной жизнью, свои права и обязанности он понимает лишь по отношению к общине. Вне ее он не признает обязанностей и видит только насилие. Подчиняясь ему, он подчиняется лишь силе; вопиющая несправедливость одной части законов вызвала в нем презрение к другой. Полное неравенство перед судом убило в нем в самом зародыше уважение к законности. Русский, к какому бы классу он ни принадлежал, нарушает закон всюду, где он может сделать это безнаказанно, точно так же поступает правительство. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Demando pri ebleco de revolucio en Rusio reduktiĝas ĝis la demando pri materiala forto. Jen kial, sen konsideri la aliajn kialojn, krom la menciitaj de ni, tiu ĉi lando iĝas grundo, plej bone preparita por socia renaskiĝo. »
« Вопрос о возможности революции в России сводится к вопросу о материальной силе. Вот почему, не считая иных причин, помимо упомянутых нами, эта страна становится почвой, наилучшим образом подготовленной для социального возрождения. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Фаланстер — не что иное, как русская община и рабочая казарма, военное поселение на гражданский лад, полк фабричных. Замечено, что у оппозиции, которая открыто борется с правительством, всегда есть что-то от его характера, но в обратном смысле. И я уверен, что существует известное основание для страха, который начинает испытывать русское правительство перед коммунизмом: коммунизм — это русское самодержавие наоборот. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« [...] rusa registaro estas ne rusa, sed ĝenerale despota kaj malprogresema. Kiel diras slavemuloj, ĝi estas pli germana ol la rusa — ĝuste tio ĉi klarigas favoron de la aliaj ŝtatoj al ĝi. Peterburgo estas nova Romo, Romo de la monda sklaveco, ĉefurbo de absolutismo. »
« [...] русское правительство — не русское, но вообще деспотическое и ретроградное. Как говорят славянофилы, оно скорее немецкое, чем русское, — это-то и объясняет расположение и любовь к нему других государств. Петербург — это новый Рим, Рим мирового рабства, столица абсолютизма [...] »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
«Ŝtatoj de Eŭropo evidente eniris sakstraton. Ili devas fari rezolutan salton antaŭen aŭ retiriĝi eĉ pli for ol nun. »
« Государства Европы явно зашли в тупик. Им необходимо сделать решительный бросок вперед или же отступить еще дальше, чем сейчас. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« La morto povas veni per renaskiĝo aŭ putrado, per revolucio aŭ reakcio. Konservativismo, ne havanta alian celon krom konservado de arkaiĝinta status quo, estas same detruema kiel revolucio. Ĝi detruas malnovan ordon ne per arda fajro de kolerego, sed sur malrapida fajro de marasmo. »
« Смерть может прийти через возрождение или разложение, через революцию или реакцию. Консерватизм, не имеющий иной цели, кроме сохранения устаревшего status quo, так же разрушителен, как и революция. Он уничтожает старый порядок не жарким огнем гнева, а на медленном огне маразма. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« La forto de la Peterburga registaro estas duone bazita sur civilizacio kaj sur profunda fremdiĝo, kiun ĝi semis inter la civilizitaj klasoj kaj kamparanoj. La registaro konstante sin apogas sur la unuaj, ĝuste en nobela medio ĝi trovas rimedojn, homojn kaj konsilojn. Rompinte per propraj manoj tiel gravan ilon, la imperiestro denove iĝas caro, sed por tio estos malsufiĉe kreskigi la barbon kaj surhavi kaftanon. »
« Сила петербургского правительства наполовину основана на цивилизации и на той глубокой розни, которую оно поселило между цивилизованными классами и крестьянством. Правительство постоянно опирается на первые, именно в дворянской среде оно находит средства, людей и советы. Сломав собственными руками такое важное орудие, император вновь становится царем, но для этого недостаточно будет отпустить бороду и надеть зипун. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Do Pollandon oni povas ekstermi, sed ne konkeri, oni povas plenumi minacon de Nikolao postlasi sur loko de Varsovio nuran nomon kaj amason da ŝtonoj, sed fari ĝin sklavino laŭ ekzemplo de pacaj baltaj provincoj — ne eblas. »
« Итак, Польшу можно уничтожить, но не покорить, можно исполнить угрозу Николая оставить на месте Варшавы одно лишь название да груду камней, но сделать ее рабой по образцу мирных балтийских провинций — невозможно. »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
« Не в Польше и не в России мы сомневаемся, а в Европе. Если бы мы питали какое-либо доверие к народам Запада, с какой охотой сказали бы мы полякам: «Братья, ваша участь хуже нашей, вы много страдаете, потерпите еще; вас ждет великое будущее после ваших несчастий. Ваша месть будет возвышенной, вы поможете освобождению того народа, руками которого выковали ваши цепи. В ваших врагах — во имя царя и самодержавия — вы узнаете своих братьев — во имя независимости и свободы». »
— Aleksander Herzen, Pri evoluo de la revoluciaj ideoj en Rusio [1851]
